На вопросы в начале Великого поста отвечает клирик Свято-Вознесенской церкви на Димеевке в Киеве протоиерей Константин Курбанов.
Как часто в духовной жизни хочется всё «разложить по полочкам». А когда разложили, очень хочется, чтобы всё так и лежало — на своем привычном месте. Это — гордыня, это — леность, это — тщеславие; а здесь — смирение, целомудрие, послушание…
Но часто происходит совсем наоборот: ничего не раскладывается, а то, что уже годами лежало, настолько мешает, что хочешь-не хочешь приходится его пересматривать, перетряхивать, от чего-то избавляться, а к чему-то изменять свое отношение.
Что мы знаем о смирении, о котором — обязательное наше прошение в вечерних молитвах? Если чувствуешь себя смиренным — это хорошо или плохо? А если «смирения» столько, что «зашкаливает», и сам себе кажешься не просто грешником, а самым великим, «от них же первым»?
Как различить истинное покаянное чувство от горделивого самопревозношения, скрывающегося под маской «я – самый великий грешник», в каких случаях мы сами о себе можем говорить как о смиренных, и что делать, когда видишь, что грешишь «меньше других».
«Смирение достигается в христианской жизни постоянным к нему стремлением»
— Отче, если человек приходит к тому, что считает себя смиренным, может ли в данном о себе мнении скрываться гордыня?
— Конечно. По святоотеческому учению — однозначно. Есть притча, когда в ответ на обвинение в гордости один из послушников в монастыре ответил: «Прости меня, отче, я не гордый». И старец, который в рассказе показывался эталоном понимания души человека, сказал, что «это как раз и свидетельствует о твоей гордыне — то, что ты считаешь себя смиренным».
Смирение – это один из недостижимых и непостижимых образов на пути к Богоподобию, и к нему нам указано стремиться. Мы должны не просто стремиться, а поддерживать постоянство стремления к этому совершенству. Основой постоянства и свидетельством того, что ты действительно стремишься к этому по-настоящему драгоценному душевному качеству, является то, что ты всегда видишь свое несовершенство, то есть, свою греховность, и постоянно стараешься ее преодолеть. И если нет этого понимания, нет видения своей греховности, то о каком смирении может идти речь?..
Итак, главное: смирение достигается в христианской жизни постоянным к нему стремлением и постоянным осознанием поврежденности нашей природы.
— В молитвах, в частности утренних, Пресвятую Богородицу молим «…отжени от мене, смиреннаго и окаянного раба Твоего…» Здесь идет речь о том, что мы признаем себя смиренными?
— Нет. Здесь говорится о нашей слабости. Ведь «смирение» как добродетель имеет одно значение. А в церковнославянском языке «смирение» может обозначать (именно здесь так и обозначается) нашу неспособность противостоять греху. Грех нас победил, смирил. Как в летописях говорится: такой-то князь пошел на такого-то врага и смирил его – то есть, победил, сделал своего врага таким, который не сопротивляется ему.
И в данном случае имеется в виду наша немощь – «смиренный и окаянный» – неспособный сопротивляться греху. Под словом «окаянство» подразумевается не только наша неспособность сопротивляться греху, а даже некое согласие с усладой греховной. Но тут же, в этих словах указывается, что человек, хотя и предается сладости греха, но видит это беззаконие и раскаивается в нем.
«Венцом покаяния является доверие Богу, когда человек даже из греховной ситуации выходит с радостью встречи с любовью Божьей»
— Довольно частым проявлением гордыни является, наверное, мнение о себе, как о человеке благочестивом. А что если процесс идет от обратного – человек начинает думать о себе, как о великом, слишком великом грешнике, и зацикливается на этом?
— Я – человек практический и как духовник могу судить только о том, с чем я встречался, на что могу обратить внимание. В контексте того вопроса, который Вы задали, могу указать на то, что все должно иметь разумный предел. Это же относится и к самоукорению. В общем-то, и самоукорение должно происходить на глазах у духовного отца. Потому что часто случается, что самоукорение превращается просто в какую-то болезнь, болезненные переживания, которые не приносят человеку пользы.
О какой пользе идет речь и как нам об этом рассудить? Самоукорение приводит к покаянию, к тому, что человек твердо становится перед лицом Божьим, приносит Ему исповедание своего содеянного греха, просит прощения и помощи (в самом простом случае), чтобы преодолеть это греховное окаянство. В таком покаянии, кроме осознания своего греха, мы видим великое доверие к Богу. Доверие в том, что Господь любит нас. И это не только доверие простое (как вещь теоретическая) – это результат опыта.
Посмотрите, Иуда, увидев свою ошибку, оказался человеком, который не имел опыта доверия Богу. Увидев свою ошибку, он не встретился в своей душе с тем, с чем должен встречаться каждый человек, живущий религиозной жизнью — с опытом любви Божьей. А любовь Божья познается опытным путем.
Только безумие гордого мышления может приписывать нам преодоление своими силами каких-то жизненных трудностей. Когда человек по-настоящему трезво оценивает свой жизненный путь, он всегда видит, что каждый пройденный им жизненный этап – это результат действия благодати Божьей. Он ее видит, он ее переживает. Он лично благодарен Богу за участие в том или ином событии. И вот этот опыт является основанием знания человека о Божьей любви.
И, конечно, когда человек кается, этот опыт становится крайне необходимым и крайне важным. Потому что покаяние человека, знающего любовь Божью, приводит к тому результату, которого ожидает от нас Господь – это искреннее раскаяние. А также к вере — не какой-то отвлеченной, теоретической — а к уверенности в том, что Бог примет раскаяние, очистит грех, дарует возможность пройти заново тот путь, который мы прошли неудачно, или исправить ту ошибку, которую сделали.
Собственно говоря, такое доверие и является вершиной, венцом покаяния. Когда человек даже из греховной ситуации выходит с радостью встречи с любовью Божьей, с надеждой. И с необыкновенной решимостью он направляется к тому, чего не исполнил или обо что преткнулся.
А чтобы встретиться с любовью Божьей, чтобы ее пережить, нужно самому научиться совершать поступки, подобные тем, которые мы ожидаем от Бога.
Когда же человек незнаком с милостью Божьей, то судит о грехе по себе. Видя и познавая свой грех, как другому он не прощал, так и себе не может простить. Отсюда рождается неверное самоукорение, которое не имеет своей обязательной вершины – встречи с великой надеждой, радостью этой надежды прощения, крепким упованием на благость Бога.
Другое дело, нужно ли себе прощать то, что ты сделал. Конечно, память о наших греховных падениях помогает постоянству нашего смирения, о чем мы уже говорили. В этом смысле воспоминание о нашем малодушии, предательстве благости Божьей, не сопряженное с тем неверием во всепрощение Божье, – это тот обязательный элемент, который нам преподают святые отцы, элемент нашего стремления к смирению.
«Сказать себе, что "я не такой уже и грешник", – есть конец подлинному пути покаяния»
— В молитвослове, в том числе и в последовании ко Святому Причастию, много раз повторяется мысль «паче всех человек окаянен есмь». Как различить истинное покаянное чувство от горделивого самопревозношения, скрывающегося под маской «я – самый великий грешник»?
— Повторюсь, в своей практике я таких людей не встречал. Теоретически могу предположить, что такое есть. Но в моей практической священнической жизни таких случаев не было.
«Окаянен есмь» – это один из правильных углов зрения. Что означает «паче всех человек окаянен…»? Мы сами знаем, что одной из предательских сторон для духовного подвига нашей жизни, наших внутренних черт есть греховное лукавство. Лукавство имеет много характеристик. Но сейчас уместно сказать о лукавстве, как о самооправдательном слове, которое ослабляет силу нашего духовного подвига.
Мы уже сказали, что правильное самоукорение, которое должно постоянно присутствовать в человеке, является некой средой, чтобы в ней развивалось наше подлинное смирение. Но как на самоукорение может повлиять (мы сами часто можем видеть это) взгляд на другого человека, когда мы видим, что он объективно грешит больше нас! Такое видение греха ближнего может повлиять на самоукорение самым разрушительным образом, потому что самоукорение становится формальностью. Так положено, поэтому я и говорю: «Я грешник», хотя сам-то понимаю, что не такой уже я и грешник, по сравнению с соседом, например.
Сказать себе, что «я не такой уже и грешник» – есть конец подлинному пути покаяния. Об этом святые отцы и свидетельствуют. Это не только предупреждение, но еще и ориентир, который указывает на плод нашего покаяния. А плодом нашего истинного покаяния является необыкновенное умиление, которое рождается в нас по отношению к ближним. Это умиление внутри нас есть, только ему мешает наша гордыня, ожесточение против ближнего. Ожесточение рождается тогда, когда ты смотришь не во внутрь, не на себя, а смотришь во вне. Покаяние как раз и дает возможность тебе отсечь все факторы, которые рождают раздражение против ближнего.
Вот тебе и венец, и ориентир, что ты идешь по правильному пути — если рождается это умиление, а венец – это результат твоего подвига покаяния, когда ты действительно покаешься, скорбишь о своем разлучении с Богом, когда открывается твое сердце.
В чем истинность его открытия? В том, что мы начинаем по-настоящему, по нашей природе относиться к ближнему – мы ему все прощаем, он для нас больше не грешник, его взаимоотношения с Богом нас престают волновать, он для нас любимый ближний. Вот характеристика того плода, который рождает в нас истинное покаяние.
— Встречались ли Вам люди, которые считают (или считали) себя «великими праведниками», не знали, в чем каяться. Бывает такое?
— Такое, слава Богу, редко встречается.
Чаще находятся люди, которые не задумываются над своими грехами. Это как раз люди «внешние». Те, кто живут церковной жизнью, размышляют и кое-что видят. Видят, что они поступают неправильно, бывает, возникают духовные проблемы, но это уже другое. Но так, чтобы человек был уверен в своей праведности, такого не было.
Скорее, есть люди, которые к церковной жизни не имеют никакого отношения и просто не размышляют о том, что такое грех. По незнанию они представляют себе грех как грубые греховные проявления. Мы таким людям стараемся рассказать (если они хотят слушать), какие бывают грехи. Для них это необыкновенная новость, они этому чрезвычайно удивляются. Вот таких людей я встречал — незнающих, что такое грех и, естественно, в контексте греха о себе никогда не размышляющих.
Вы и сами знаете, что мысль о своей исключительной праведности – это один из тех червей, которые есть в сердце каждого человека. Эта мысль отравляет добрые дела каждого человека и христианина, и мы должны этому змию каждый день отсекать главу. Это одно. А так, чтобы человек считал себя по-настоящему праведником, слава Богу, я пока такого не встречал.
«Люди нуждаются во внимательном к ним отношении»
— Вы духовник, много лет исповедуете. Можете сказать, в чем люди нуждаются — в строгости или, наоборот, в снисходительности?
— Люди во всем нуждаются. Если обобщить, то они нуждаются во внимательном к ним отношении. И когда это внимательное отношение есть, это значит, что мы помним и храним завет апостолов: это стадо не наше, а стадо Христово, и что мы поставлены пасти стадо Христово. Когда со страхом, как имеющий дать отчет о тех, кого приведет или не приведет ко Христу (а уже в более старшем священническом возрасте мы должны об этом сильно переживать, и не просто потому, что боимся дать отчет Христу, а потому что должны заботиться об этих людях искренне), так вот когда священник проявляет эту заботу и осторожность, тогда действует благодать, полученная им в священстве, и, собственно говоря, он получает от Бога откровение – когда к человеку нужно проявить большую или меньшую милость.
Единственное, к чему мы проявляем полную непримиримость, так это по отношению ко греху. Категорически в этом отношении речь идет о строгости, непримиримости, нетерпимости. Мы же не можем сказать человеку на исповеди: «Ну, продолжай грешить и дальше».
А сейчас, действительно, очень часто сталкиваемся с проблемой, когда грех воспринимается как терпимое зло. Тот грех, который несовместим со званием христианина и не дает возможности принимать Тайны Господа нашего Иисуса Христа – Тело и Кровь Его. Поэтому когда нынешние люди, привыкшие к терпимости греха, приходят на исповедь, мы заявляем, что эта терпимость здесь полностью отсутствует. Вот та мера строгости, которую мы употребляем.
В остальном мы готовы, подражая Христову милосердию, на плечах носить все немощи нашей паствы.
На вопросы в начале Великого поста отвечает клирик Свято-Вознесенской церкви на Димеевке в Киеве протоиерей Константин Курбанов.
